Неточные совпадения
Минуты две, опустив голову с выражением напряженного
усилия мысли, стоял он с револьвером в
руках неподвижно и думал.
— Анна, ты ли это? — сказал Алексей Александрович, тихо сделав
усилие над собою и удержав движение
рук.
Первым движением она отдернула свою
руку от его влажной, с большими надутыми жилами
руки, которая искала ее; но, видимо сделав над собой
усилие, пожала его
руку.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо
руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял
руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал
усилие над собой, поднялся и сказал...
Он сделал
усилие мысли и понял, что он на полу, и, увидав кровь на тигровой шкуре и у себя на
руке, понял, что он стрелялся.
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным
усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки; ее волосы касались воды; минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной
рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в волны.
— Благодарю! — Грэй сильно сжал
руку боцмана, но тот, сделав невероятное
усилие, ответил таким пожатием, что капитан уступил. После этого подошли все, сменяя друг друга застенчивой теплотой взгляда и бормоча поздравления. Никто не крикнул, не зашумел — нечто не совсем простое чувствовали матросы в отрывистых словах капитана. Пантен облегченно вздохнул и повеселел — его душевная тяжесть растаяла. Один корабельный плотник остался чем-то недоволен: вяло подержав
руку Грэя, он мрачно спросил...
Раскольников, еще не представленный, поклонился стоявшему посреди комнаты и вопросительно глядевшему на них хозяину, протянул и пожал ему
руку все еще с видимым чрезвычайным
усилием подавить свою веселость и, по крайней мере, хоть два-три слова выговорить, чтоб отрекомендовать себя.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими
руками, едва себя чувствуя, и почти без
усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Но он с неестественным
усилием успел опереться на
руке. Он дико и неподвижно смотрел некоторое время на дочь, как бы не узнавая ее. Да и ни разу еще он не видал ее в таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом. Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
— А чтобы те леший! — вскрикивает в ярости Миколка. Он бросает кнут, нагибается и вытаскивает со дна телеги длинную и толстую оглоблю, берет ее за конец в обе
руки и с
усилием размахивается над савраской.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои
руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за
руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних
усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Сидя на скамье, Самгин пытался снять ботики, они как будто примерзли к ботинкам, а пальцы ног нестерпимо ломило. За его
усилиями наблюдал, улыбаясь ласково, старичок в желтой рубахе. Сунув большие пальцы
рук за [пояс], кавказский ремень с серебряным набором, он стоял по-солдатски, «пятки — вместе, носки — врозь», весь гладенький, ласковый, с аккуратно подстриженной серой бородкой, остроносый, быстроглазый.
Спросил он, совершенно не веря возможности того, о чем спрашивал, и вдруг инстинктивно стал вытаскивать
руку, крепко прижатую Дроновым, но вытащить не мог, Дронов, как бы не замечая его
усилий, не освобождал
руку.
И сама бабушка едва выдержала себя. Она была бледна; видно было, что ей стоило необычайных
усилий устоять на ногах, глядя с берега на уплывающую буквально — от нее дочь, так долго покоившуюся на ее груди,
руках и коленях.
Там стояли Версилов и мама. Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее к сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с
усилием придерживала его
руками за плечо, чтобы он не упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Слуга подходил ко всем и протягивал
руку: я думал, что он хочет отбирать пустые чашки, отдал ему три, а он чрез минуту принес мне их опять с теми же кушаньями. Что мне делать? Я подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но собеседники мои перестали действовать, и я унялся. Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на каждого из нас и от души смеялся
усилиям моего соседа есть палочками.
Множество
рук и денег уходит на эти неблагодарные войны, последствия которых в настоящее время не вознаграждают трудов и
усилий ничем, кроме неверных, почти бесплодных побед, доставляющих спокойствие краю только на некоторое время.
Я слег; чувствую слабость, особенно в
руках и ногах, от беспрерывных
усилий держаться, не упасть.
— Что если бы хоть одну сотую этих
усилий мы направляли на то, чтобы помогать тем заброшенным существам, на которых мы смотрим теперь только как на
руки и тела, необходимые для нашего спокойствия и удобства.
— Филипп, вы не ту гардину, — у большого окна, — страдальчески проговорила Софья Васильевна, очевидно жалевшая себя за те
усилия, которые ей нужно было сделать, чтобы выговорить эти слова, и тотчас же для успокоения поднося ко рту
рукой, покрытой перстнями, пахучую дымящуюся пахитоску.
Устроив на скорую
руку свои дела в Узле, Привалов уехал с Веревкиным в Мохов и прямо обратился к губернатору, который принял в этом вопиющем деле самое деятельное участие. Веревкин составил докладную записку для губернатора и не пожалел красок для описания подвигов Половодова. Губернатор, старый николаевский служака, круто повернул все дело, и благодаря его
усилиям журнальным постановлением дворянской опеки Половодов устранялся от своего звания поверенного от конкурса.
Ночью с Ляховским сделался второй удар. Несмотря на все
усилия доктора, спасти больного не было никакой возможности; он угасал на глазах. За час до смерти он знаком попросил себе бумаги и карандаш; нетвердая
рука судорожно нацарапала всего два слова: «Пуцилло-Маляхинский…» Очевидно, сознание отказывалось служить Ляховскому, паралич распространялся на мозг.
Важно и молча поклонился он гостю, указал ему на кресло подле дивана, а сам медленно, опираясь на
руку сына и болезненно кряхтя, стал усаживаться напротив Мити на диван, так что тот, видя болезненные
усилия его, немедленно почувствовал в сердце своем раскаяние и деликатный стыд за свое теперешнее ничтожество пред столь важным им обеспокоенным лицом.
«Он пьян, — решил Митя, — но что же мне делать, Господи, что же мне делать!» И вдруг в страшном нетерпении принялся дергать спящего за
руки, за ноги, раскачивать его за голову, приподымать и садить на лавку и все-таки после весьма долгих
усилий добился лишь того, что тот начал нелепо мычать и крепко, хотя и неясно выговаривая, ругаться.
Старик таза тоже отказался лезть на дерево. Тогда я решил взобраться на кедр сам. Ствол его был ровный, гладкий и с подветренной стороны запорошенный снегом. С большими
усилиями я поднялся не более как на три метра. У меня скоро озябли
руки, и я должен был спуститься обратно на землю.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная ель покачнулась. Еще маленькое
усилие — и она стала падать в воду. В это время Чжан Бао и Чан Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же начало отклонять ель к порогу, она стала описывать кривую от середины реки к берегу, и в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою
руками. Затем я подал ему палку, и мы без труда вытащили его на берег.
Кедр, тополь, клен, ольха, черемуха Максимовича, шиповник, рябина бузинолистная, амурский барбарис и чертово дерево, опутанные виноградом, актинидиями и лимонником, образуют здесь такую непролазную чащу, что пробраться через нее можно только с ножом в
руке, затратив большие
усилия и рискуя оставить одежду свою на кустах.
С зубовным скрежетом вырвал их Чертопханов из
рук оторопелого Перфишки, стал высекать огонь сам: искры сыпались обильно, еще обильнее сыпались проклятия и даже стоны, — но трут либо не загорался, либо погасал, несмотря на дружные
усилия четырех напряженных щек и губ!
Нечеловеческие
усилия я сделал над собой, поднял
руку, дотронулся до своего лица и испугался.
Я сделал над собой
усилие и прижался в сторону. Гольд вполз под палатку, лег рядом со мной и стал покрывать нас обоих своей кожаной курткой. Я протянул
руку и нащупал на ногах у себя знакомую мне меховую обувь.
На сей раз он привел меня в большой кабинет; там, за огромным столом, на больших покойных креслах сидел толстый, высокий румяный господин — из тех, которым всегда бывает жарко, с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами, с толстыми, но тщательно выхоленными
руками, с шейным платком, сведенным на минимум, с бесцветными глазами, с жовиальным [Здесь: благодушным (от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим в любви к своему благосостоянию и которые могут подняться холодно и без больших
усилий до чрезвычайных злодейств.
Середь этого брожения, середь догадок,
усилий понять сомнения, пугавшие нас, попались в наши
руки сен-симонистские брошюры, их проповеди, их процесс. Они поразили нас.
Утром Матвей подал мне записку. Я почти не спал всю ночь, с волнением распечатал я ее дрожащей
рукой. Она писала кротко, благородно и глубоко печально; цветы моего красноречия не скрыли аспика, [аспида (от фр. aspic).] в ее примирительных словах слышался затаенный стон слабой груди, крик боли, подавленный чрезвычайным
усилием. Она благословляла меня на новую жизнь, желала нам счастья, называла Natalie сестрой и протягивала нам
руку на забвение прошедшего и на будущую дружбу — как будто она была виновата!
Никаким подобным преимуществом не пользуются дети. Они чужды всякого участия в личном жизнестроительстве; они слепо следуют указаниям случайной
руки и не знают, что эта
рука сделает с ними. Поведет ли она их к торжеству или к гибели; укрепит ли их настолько, чтобы они могли выдержать напор неизбежных сомнений, или отдаст их в жертву последним? Даже приобретая знания, нередко ценою мучительных
усилий, они не отдают себе отчета в том, действительно ли это знания, а не бесполезности…
Где дружные
усилия и сильные
руки?..
Впоследствии я часто стал замечать то же и дома во время его молитвы. Порой он подносил ко лбу
руку, сложенную для креста, отнимал ее, опять прикладывал ко лбу с
усилием, как будто что-то вдавливая в голову, или как будто что-то мешает ему докончить начатое. Затем, перекрестившись, он опять шептал много раз «Отче… Отче… Отче…», пока молитва не становилась ровной. Иной раз это не удавалось… Тогда, усталый, он подымался и долго ходил по комнатам, взволнованный и печальный. Потом опять принимался молиться.
Жена Анна Харитоновна тоже употребляла самые отчаянные
усилия, чтоб отполировать себя на городскую
руку, в чем ей усиленно помогала «полуштофова жена», как записная модница.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала головой к слабо искавшей ее материнской
руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного
усилия. В это время Харитина привела только что поднятую с постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка была в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
На лице мальчика это оживление природы сказывалось болезненным недоумением. Он с
усилием сдвигал свои брови, вытягивал шею, прислушивался и затем, как будто встревоженный непонятною суетой звуков, вдруг протягивал
руки, разыскивая мать, и кидался к ней, крепко прижимаясь к ее груди.
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех: всякого тронула краешком какая-то одна, общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было
руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным
усилием, выговорил...
— Зачем оскорблять! — с
усилием проговорила Лиза. Дрожь ее
рук становилась видимой. — Вы сами ее оставили, Федор Иваныч.
Лиза стояла на маленьком плоту; Лаврецкий сидел на наклоненном стволе ракиты; на Лизе было белое платье, перехваченное вокруг пояса широкой, тоже белой лентой; соломенная шляпа висела у ней на одной
руке, — другою она с некоторым
усилием поддерживала гнуткое удилище.
Анна Павловна с
усилием поймала
руку мужа и прижалась к ней губами. В тот же вечер ее не стало.
— Нет, — промолвила она и отвела назад уже протянутую
руку, — нет, Лаврецкий (она в первый раз так его называла), не дам я вам моей
руки. К чему? Отойдите, прошу вас. Вы знаете, я вас люблю… да, я люблю вас, — прибавила она с
усилием, — но нет… нет.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными
руками худую шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное
усилие. Он как-то прохрипел...
Через несколько минут рама в одном из указанных вошедшею в дом женщиною окон задрожала. Долго она не уступала
усилиям слабой
руки, но, наконец, открылась и хлопнула половинками по ломаным откосам.
Чтобы уговорить, прельстить женщину, заставить ее сделать все, что он хочет, ему не требовалось никаких
усилий: они сами шли на его зов и становились в его
руках беспрекословными, послушными и податливыми.
Когда, наконец, после долгих
усилий, музыканты слаживаются, низенькая Вера подходит к рослой Зое той мелкой, связанной походкой, с оттопыренным задом и локтями на отлете, какой ходят только женщины в мужских костюмах, и делает ей, широко разводя вниз
руками, комический мужской поклон.
Филипп, с засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовую колоду, около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и я с удовольствием смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его голых мощных
руках, когда он делает какое-нибудь
усилие.